В Якутске существует несколько клиник, где можно сделать пластику живота, подтяжку лица, увеличить грудь, скорректировать форму носа и многое другое. Цены на эти услуги «кусаются», но от клиентов отбоя нет. Большинство врачей, которые трудятся сейчас в этих клиниках, являются учениками известного пластического хирурга, заведующего отделением челюстно-лицевой хирургии Республиканской больницы №2 — ЦЭМП Олега Ширко. В своей области он считается профессионалом с 30-летним стажем работы.
Якутск показался абсолютно деревянным
— Олег Игоревич, вы родом из Иркутской области, как вы попали в наши края?
— В 1984 году я окончил Иркутский медицинский институт по специальности «стоматология» и по распределению приехал в столицу республики. Выбрал этот город, потому что моя жена родом из Якутска. Мы вместе учились, а на 3 курсе поженились, родился сын. По идее, могли остаться в моем родном городе Ангарске, но там не было работы, которая нравилась бы лично мне, и супруга хотела вернуться домой. Для того, чтобы начать карьеру, а мне нравилось работать именно в стационаре, я приехал в Республиканскую больницу, где открылось отделение челюстно-лицевой хирургии.
Олег Игоревич Ширко работает в отделении с 1984 года. В 1988-1990 годах прошел обучение в клинической ординатуре в Московском медицинском стоматологическом институте им. Н.А. Семашко. С 1998 года является главным внештатным челюстно-лицевым хирургом Якутии. Заслуженный работник здравоохранения России и республики, отличник здравоохранения РС(Я), кандидат медицинских наук.
— Какие впечатления сложились о Якутске в том далеком году?
— Я был в некотором шоке (смеется). На самом деле, впервые побывал в Якутске еще в 1982 году, когда во время каникул приехал знакомиться с родителями моей будущей жены. В том же году родился наш сын, причем в Республиканской больнице. Тогда здание только достраивалось, а на первом этаже временно размещался родильный дом.
Впечатления от Якутска были ужасными, потому что он был абсолютно деревянным. Я его отлично помню. Мы ехали из аэропорта по улице Дзержинского, и мне говорили: все достопримечательности здесь, чуть в сторону — и центр заканчивается. Город был деревянным, никаких тротуаров, освещения. Но я от этого особо не страдал, поскольку приехал работать, а не достопримечательности рассматривать.
Сейчас Якутск развивается стремительно. Гораздо быстрее, чем Иркутск. Друзья, которые уехали 20 лет назад, не могут узнать город на фотографиях. Здесь жить становится все более комфортно.
Высший пилотаж — не удалить зуб, а сохранить его и эстетически отреставрировать
— А как вы попали в отделение челюстно-лицевой хирургии, если обучались на стоматолога?
— Система образования в советское время так сложилась, что челюстно-лицевых хирургов готовили на факультете стоматологии. Мы проходили ту же программу, что и на отделении «лечебное дело». Тогда субординатура начиналась уже с 3 курса, и мы практически работали по своей специальности — удаляли и лечили зубы, протезировали.
Изначально я хотел стать хирургом. Но для этого надо было поступать на отделение «лечебное дело», где конкурс был выше, а мой средний аттестат давал довольно сомнительные надежды на поступление. А так как мама — стоматолог, родители сказали, что надо идти туда, где лучше платят. Протезисты в то время были самыми востребованными специалистами, потому что люди шли удалять зубы и ставить протез. Они не понимали, что высший пилотаж — это не удалить зуб, а сохранить его и эстетически отреставрировать.
В те годы поставить золотую коронку было признаком достатка. Сейчас это кажется смешным, но тогда если ты улыбнешься, и две-три коронки заблестят, то это уже у многих вызывало зависть.
Я представлял себя руководителем большого завода
— А как вы учились в школе?
— Задача школьника какая? Как бы половчее обмануть учителя. Я честно скажу, мне нравились те предметы, которые легко давались. Я был обычным средним учеником.
В 8 классе, когда столкнулся с романом «Война и мир» Толстого, я изменил свои взгляды о литературе
— Анатомия и биология?
— Да нет, что вы! Биология — это вообще темный лес! Когда мы начали проходить зиготы, я уже ничего не понимал. Математика оказалась слишком точной наукой для меня, не нравились цифры. По душе была литература, поскольку очень любил читать. Правда, в 8 классе, когда столкнулся с романом «Война и мир» Толстого, слегка изменил свои взгляды. Честно скажу, прочел 2 страницы, и у меня «сломался мозг» (смеется). Смотрел фильмы, читал рецензии критиков, имею некое представление, но по сей день не прочел роман. Мне кажется, что Толстого и Достоевского в школе изучать тяжеловато, да еще и требовать от детей читать эти огромные произведения и разбирать их по полочкам.
— Значит, вы были больше гуманитарий?
— Это характеризует то время. По телевизору смотреть было нечего, кроме двух политических каналов. Если транслировали художественный фильм про войну, это уже было событие. Когда показывали «17 мгновений весны», улицы пустели. Почему? Потому что заняться было нечем. Я зимой в хоккей играли, летом — в футбол, а в межсезонье читал книги. Помимо этого плаванием занимался. Это все отвлекало от учебы. И когда нам говорили в институте, что перед нами чемпион по плаванию, отличник учебы, мы понимали, что это неправда — успеть все невозможно.
— А в детстве кем мечтали стать?
— Не космонавтом и не летчиком. Я представлял себя руководителем какого-нибудь большого завода. Никогда не бегал от простого труда, ездил со стройотрядами. Было особенно приятно, когда получалось привлечь к работе еще несколько человек, указать им правильный путь, сообща решить проблему. Поэтому хотел стать руководителем.
Взять кусок берцовой кости и всадить ее в челюсть
— Вы помните свою первую операцию?
— Конечно. Мы оперировали ретикулярную кисту, которая возникла непосредственно от зуба. Оперировал я в Республиканской больнице под руководством наших учителей Ольги Тихоновой и Константина Михеева. За создание нашего отделения нужно благодарить их. А ведь было очень сложно, приходилось каждый раз доказывать право на его существование. Раньше, в 50-е годы, стоматологическая помощь оказывалась на базе хирургического отделения.
Отделение челюстно-лицевой хирургии на 30 коек открыто 8 августа 1983 года и занимается оказанием специализированной помощи при воспалительных, онкологических заболеваниях, травмах, врожденных и приобретенных деформациях взрослому и детскому населению республики. В отделении работают 8 хирургов.
— Проходя по коридору, я заметила, что довольно мало людей в палатах. Когда у вас самый пик?
— Май, июнь и сентябрь — не загруженные месяцы, потому что переправа закрыта, люди в отпусках. В конце 80-х годов количество пациентов в год превышало 700 человек, а сейчас — стабильно 1200-1300.
— Какие травмы чаще всего встречаются?
— Естественно, чаще страдают мужчины. Превалируют переломы нижней челюсти, в основном из-за драк и бытовых травм. Производственных травм гораздо меньше стало, а вот автотравм — с каждым годом все больше.
— Сколько длится одна операция ?
— Если экстренная, то, в зависимости от объема работы, от 30 минут до полутора часов. По плану мы должны выполнить шесть операций в день. В этом году, наконец, освоили микрохирургию, когда манипуляции проходят под микроскопом. Одна такая операция длится в среднем 8-10 часов.
— Что из себя представляет микрохирургия?
— Это способ возмещения дефектов лицевой кости. Раньше дефект нижней челюсти возмещали, взяв небольшой кусок малой берцовой кости. И как она потом приживалась, зависело от организма пациента. А при микрохирургии мы не только подсаживаем кость, но и сосуды. Тогда у пациента стопроцентная приживаемость. Сама операция длится долго, потому что все эти маленькие сосуды надо выделить под микроскопом, сшить артерии и вены. Конечно, тогда мы в день берем только одну такую операцию.
Все это стало возможным благодаря СВФУ имени Максима Аммосова, где в лаборатории Центра трехмерного моделирования и виртуальной реальности нам делают модель челюсти пациента с предполагаемым дефектом. Раньше это было невозможно. Мы ведь не могли вытащить челюсть человека, разглядеть ее и понять, как провести операцию. Компьютерная томография здесь уступает, ведь пощупать кость не получится. А в лаборатории делают компьютерную модель, отливают ее в форму и создают имплантат. Мы видим натуральный размер челюсти пациента и можем уже моделировать замещающую кость.
— Звучит устрашающе — взять кусок кости из бедра, всадить ее в челюсть…
— Это не наше изобретение. Такие операции проводятся во всем мире. И прежде чем начать ее делать у себя, мы долго готовились, учились у коллег в Санкт-Петербурге. Для пациента операция проходит без потерь. Наоборот, качество жизни улучшается. Ведь как бы там не говорили, наше лицо играет важную роль в социуме.
Знаете, мне не нравится ваш нос, давайте мы его исправим
— Кстати, о лице. Я знаю, что вы занимаетесь пластической хирургией уже очень давно. Расскажите немного об этом направлении.
— Пластическая хирургия делится на восстановительную и эстетическую. Эстетическая хирургия направлена на улучшение существующей нормы. Необходимость в этом диктуется пациентом. Мы ведь не говорим им: знаете, мне не нравится ваш нос, давайте мы его исправим. Сколько людей, столько и мнений. Пациенты приходят и спрашивают: что исправить? Я отвечаю: не знаю. Человек сам должен решить, что он хочет в себе изменить, а я уже буду смотреть, смогу я это сделать или нет.
Есть восстановительная реконструктивная хирургия, которая помогает людям с врожденными или приобретенными дефектами улучшить внешний вид. Это одна из самых главных задач отделения. Мы восстанавливаем ткани тела, поврежденные или утраченные в результате различных травм и обширных операций, а также устраняем врожденные дефекты.
— А вам самому чем интереснее заниматься — пластической или челюстно-лицевой хирургией?
— Я не стал бы сравнивать. Мне нравятся оба направления. Самое главное — конечный результат и удовлетворенность пациента. Пусть он даже уходит от нас после простого восстановления челюстной травмы, и я знаю, что через месяц все его мучения закончатся — меня это удовлетворяет. Если от нас уходит довольный пациент после лифтинга или блефаропластики, я тоже рад.
— Сейчас женщины иногда хотят в себе что-то изменить, даже если проблем особо нет…
— А кто знает, что у нее нет проблем? Это нам с вами кажется, что все хорошо. А женщина скажет, что мучается из-за мешков под глазами уже долгие годы. Мы ведь ее не видели до этого.
— То есть всегда по просьбе пациента работаете?
— Бывают случаи, когда мы отказываем. Когда знаем, что операция не только не улучшит, а ухудшит ситуацию. Потому что после любой операции остаются рубцы. И даже если вам говорят, что рубцы косметические, они остаются на всю жизнь и их не спрячешь.
Другое дело, что у нас есть способ рубцы замаскировать, например, под естественные морщинки, но, если человек захочет, он их обязательно увидит.
Если человек боится, значит, он подходит к операции разумно
— С чем чаще обращаются люди?
— Самое распространенное — блефаропластика и маммопластика.
— Наверное, страшно что-то изменить, а после не узнать себя в зеркале.
— У нас еще не было случаев, когда люди не узнавали свое отражение. Они благодарят, уходят и не возвращаются. И слава богу (улыбается). Значит, довольны и здоровы.
Все эстетические операции проводятся без кардинального изменения внешности. Некоторые люди живут с оттопыренными ушами, и у них нет комплексов. Тем не менее, уши можно слегка прижать. И после этой операции мы узнаем человека, просто для нас он станет привлекательнее. То же касается блефаропластики, которую обманчиво называют европеизацией. При ее проведении создается складка над верхним веком, и в итоге взгляд становится более открытый привлекательный. Но европейцем вы не станете.
И если человек боится, значит, он подходит к операции разумно. Надо понимать, что хирургия это очень сильный агрессор и имеет последствия.
— Насколько тяжело проходит реабилитация?
— После блефаропластики — в среднем в течение двух недель. Ринопластика станет заметна только через год. Вот, если сравнить нас и отоларингологов то они проводят прекрасные операции по исправлению последствий травм, когда, например, перегородка носа сломана и мешает дышать. После таких операций реабилитация проходит быстрее, чем при пластике носа. Мы ведь занимаемся изменением ее формы. Здесь самое главное то, что полноценный результат после ринопластики вы увидите только через год. Ведь, если ломать кости носа, то это все отражается на лице.
В любом случае результат операции зависит не только от умелых рук врача, но и состояния организма пациента.
Нас в университете не учили себя рекламировать… Когда мы начинали только пластические операции, из-за отсутствия рекламы никто на них внимания не обращал
— Несколько лет назад люди и не подозревали, что можно изменить что-то в себе и стать привлекательнее. Когда пластическая хирургия стала популярной в Якутске?
— Пластическая хирургия стала популярна с середины 2000-х годов. Но начинали мы еще в 90-х, и на этапах становления столкнулись с недопониманием наших собственных коллег. Они говорили, что мы оперируем каких-то обезумевших женщин, которым надо к психиатру. Приходилось доказывать, что эти операции необходимы, что они проводились и проводятся во всем мире, даже в советское время, пусть и тайно. Но Якутск к этому стал готов только в 2009 году.
Потом, мы столкнулись с тем, что наши услуги были не востребованы. В университете нас не учили себя рекламировать. Когда мы начинали только выполнять эти операции, из-за отсутствия рекламы никто на них внимания не обращал.
Потом, когда уже пластическая хирургия заняла свою нишу, люди стали ходить к нам, как в парикмахерскую. Сделайте мне лифтинг, у меня через неделю свадьба у сына, мне надо сделать подтяжку, говорят они, не понимая, что реабилитация длится 2-3 месяца, отеки и синяки на лице держатся очень долго. С непониманием пациентов сталкиваемся до сих пор.
Многие недооценивают опасность операции. Она связана не с техникой и не с самой процедурой, а возможными осложнениями. Для того, чтобы попасть на операцию к пластическому хирургу, делается все, вплоть до подлогов. Мы ведь проверяем анализы, узнаем аллергические реакции, а некоторые стараются их скрыть. Доходит до того, что женщины умалчивают о приближающихся критических днях. А в такое время любые вмешательства категорически запрещены! Любой разрез на участке тела превращается в массивное кровотечение. Кровь не свертывается. Это, конечно, не фатально, но обязательно приведет к осложнениям.
Проводить операцию на расстоянии — абсурд
Самые популярные пластические операции:
1. блефаропластика
2. маммопластика
3. лифтинг
4. ринопластика
5. отопластика
6. абдоминопластика
Эти операции чаще всего делаются в летнее время. В Якутске кроме республиканской больницы их выполняют в двух клиниках — «Эстетика» и «Виктори Клиник».
— В Государственной Думе рассматривают законопроект, который делает законной телемедицину. Эксперты утверждают, что с его принятием можно будет не только провести консультацию, но и помочь во время операций. Вы считаете, это возможно?
— Консультация — это самое безобидное, что ты можешь сделать. Всю жизнь, как только появились телефоны, врачи советовались друг с другом. Если врач не справляется, то надо вызывать специалиста либо отправить пациента санавиацией. А вот на расстоянии лечить… Во-первых, глаза и руки хирурга — это один инструмент. Они не должны работать самостоятельно. Что я должен сказать врачу? Сделай тут надрез, а тут смотри, из сосуда может вытечь кровь…
Цель телемедицины — в том, чтобы сократить время и на расстоянии осмотреть пациента, оценить анализы, назначить схему лечения или поставить диагноз. Не более того. А чтобы мы при помощи телемедицины управляли хирургом где-нибудь в Верхневилюйске, который не владеет нейрохирургическими навыками, — это абсурд.
Я бы сам на такую удаленную операцию не пошел. Если берусь за что-то, то должен быть уверен, что доведу до конца. А так, вдруг остановиться и сказать: давайте, привезите мне робота, пусть он сфотографирует пациента, а профессор мне посоветует, что делать… Такого быть вообще не должно. Не уверен — не берись.
— Будущих хирургов в области челюстно-лицевой хирургии сейчас готовит СВФУ?
— СВФУ — кузница кадров, но здесь не готовят хирургов в этой области. Для того, чтобы получить специальность, надо пройти трехлетнюю ординатуру в Москве или Чите, Хабаровске. Ставки в нашем отделении все заняты. Но резерв, конечно, понадобился бы.
— Другими словами, выпускникам можно даже не пытаться сюда попасть?
— Не стоит зацикливаться только на нашей больнице. Если хочешь быть челюстно-лицевым хирургом, учись и найдешь, где применить свои знания.
— А вы сами не хотели уехать работать в другой город или вернуться в Иркутск?
— Никогда не хотел. Кроме семьи у меня здесь друзья, любимая работа, мне нравится город. У меня четыре специальности — челюстно-лицевая хирургия, пластическая хирургия, стоматология и организатор здравоохранения. И потом, наше отделение не находится в законсервированной банке. Мы постоянно учимся, развиваемся, и ведем тесный контакт с нашими коллегами из Москвы.
Когда человек с удовольствием выходит на работу,
может выполнить любые задачи
— А что бы вы хотели улучшить в своем отделении?
— Мы все разделы своей отрасли освоили, но нет предела совершенству. Пластика чем замечательна? Если ты владеешь всеми методами замещения и восстановления ткани, то можешь смело расширять зону удаления при злокачественных опухолях. Все подобные операции раньше выполняли мы и оториноларингологи.
Но нас от онкологии отстранили, и за это немного обидно. Онкологическими заболеваниями должен заниматься только онколог, хотя, возможно, это правильно. Но не произошло этого поэтапного обучения онкологов в области пластической хирургии. Для них — чем больше удалил вместе с опухолью здоровых тканей, тем лучше. Но надо знать, как эти ткани возместить. А если не знаешь, то и удалить не сможешь.
— А если у человека опухоль в носу или на лице, вы не имеет права его оперировать?
— Доброкачественные опухоли нам разрешают удалять. Но здесь одной операции недостаточно. Все врачи должны работать в одной связке — радиологи, хирурги, химиотерапевты. Был случай, когда после операции мы не могли перевезти пациента в радиологию, потому что не нашлось мест. В онкодиспансере его не ставили на учет, потому что он попал к нам. Это для врачей дискомфорт, а для пациента — вообще трагедия. Почему сейчас наша онкологическая служба находится в таком взрывоопасном состоянии? С одной стороны, от них требуют работать, а с другой стороны, условий не предоставляют. А ведь когда человек с удовольствием выходит на работу, то может выполнить любые задачи!
У каждого хирурга есть свое кладбище. Нас посещают мысли, что, если бы не ты, человек остался бы жив. Мы всегда виним себя, и это чувство остается на всю жизнь.
— Вы никогда не хотели сменить сферу деятельности?
— В 90-е годы из медицины уходили мои друзья, знакомые и в одночасье становились богатыми людьми. Все ушли в торговлю. Были времена, когда я думал, что весь Якутск будет одним большим рынком. Но мысли о том, чтобы поменять профессию, не было.
Зачем уходить, если все получается. Тем более, у нас замечательный, дружный коллектив. Весь сестринский состав работает вместе уже 15 лет. Если спросить любого сотрудника, не сомневаюсь, что скажет: коллектив — это семья. Я здесь работаю уже 30 лет.
Медицина должна быть в России платной
— Это же вся жизнь..
— Не молодеем, но тем не менее есть надежда, что будем еще работать. Здесь главное здоровье. Хотя стрессов нам хватает.
— А судебные разбирательства были?
— Было несколько случаев в области челюстно-лицевой хирургии: пациенты хотели вернуть деньги за операцию, потому что им не понравился результат. И тут не поймешь — то ли человек и правда страдает, то ли он затеял игру. Какую бы сторону суд не принял, все будут чувствовать себя проигравшими.
Недавний случай, который произошел с журналисткой, нас всех потряс. Из-за инъекции лидокаина пациентка умерла. Мы с местным обезболивающим работаем ежедневно. Врачу психологически очень страшно, потому что его манипуляция привела к летальному исходу. Что бы ни говорили, у каждого хирурга есть свое кладбище — посещают мысли, что, если бы не ты, человек остался бы жив. Мы всегда виним себя, и это остается на всю жизнь.
— А как потом вернуться к профессии и без дрожащих рук держать скальпель?
— Естественный отбор. Профессиональное выгорание — и люди уходят. Но в нашем отделении такого еще ни разу не было. У нас работа не связана с такими рисками, и вопрос о жизни или смерти не стоит. Но раньше больные погибали и не от операций, а от сепсиса — обыкновенного воспаления возле зуба с последующим осложнением. Сейчас стоматологов стало больше, так что и случаев подобных нет.
Поэтому я всегда веду пропаганду среди друзей и знакомых: болеть — смертельно опасно. Если вы заболели, готовьтесь к худшему. Я считаю, что медицина должна быть в России платной. И не потому, что нам нужны деньги, а потому, что народ так устроен — пока ты не заставишь человека платить, он никогда не будет заниматься профилактикой.
Простой пример, почему на дорогах меньше стали нарушать правила? Высокие штрафы. Вот если бы люди знали, что им придется платить за лечение, то они бы задумались о своем образе жизни, чтобы потом их не оперировали по поводу холецистита, аппендицита, панкреатита.
— Что дурного в том, что в России базовая медицина бесплатная? Человек болеет постоянно, учитывая наш климат, условия жизни…
— Это советская психология: работай как стахановец, а врач обязан тебя вылечить. Врач ничего не обязан. В первую очередь ты сам довел себя до такого состояния. Все знают, что зубы надо чистить не менее двух минут. Никогда не засекали? Утомительное дело! Думаешь, ну сколько можно, там же сотрется уже все скоро. Но это профилактика, она необходима для здоровья всего организма, а не только зубов. Но бесполезно — люди не слушают. Было время, когда мы одному пациенту удалили 24 зуба, от которых остались одни пеньки. Он потом себе протез сделал. Следил бы за своим здоровьем, не пришлось бы платить.
Выпускников из периферии очень ценят. Потому что это простые люди, которые любят работать
Выпускники из периферии и надежды на будущее
— Вы хотели бы, чтобы вас кто-то оперировал?
— Конечно, ведь годы дают о себе знать. Мы не молодеем. А хочется выглядеть так же хорошо, как раньше. Тем более, когда ты знаешь, что это все можно исправить.
— А вы бы доверились своим ученикам?
— Конечно, я горжусь ими. Иначе бы не было связи поколений. Микрохирургия — это их заслуга. Я уже 8 часов простоять не смогу, потеряю интерес, а они могут. За ними будущее.
— Ваши бывшие ученики все с вами продолжают работать или ушли в свободное плавание?
— Некоторые ушли. Есть клиника «Эстетика», которую создала моя ученица. Другие уехали работать в Москву. Но никто не забросил свою профессию. Москва — вообще хороший критерий проверки, вернется человек или нет. Очень заманчиво там остаться. И выпускников из периферии очень ценят. Потому что это простые люди, которые любят работать.
— Хотели бы расширить отделение или клинику частную открыть?
— Поздно что-то открывать (улыбается). Открытие клиники не должно быть хобби. Если решил за это взяться, то все остальное придется оставить. Мне уже поздно отсюда уходить, останусь до конца. Тем более, когда я представляю всю эту бумажную работу, с которой придется столкнуться при создании клиники, сразу становится плохо. Я лучше пойду в операционную и целый день там простою, чем такой мозговой штурм себе устраивать.
Что касается расширения отделения, то есть задумка. Возможно, до 2030 года она найдет свое воплощение. Нас не совсем устраивает, что плановые операции часто срываются из-за экстренных случаев. Если больницу будут расширять, то мы бы хотели увеличить свое отделение, чтобы времени и врачей хватало на все. Также включили бы в отделение оториноларингологов и ортопедов-травматологов, которые успешно занимаются пластикой суставов. Это бы стало прорывом.
