Более 60 лет вместе: Семья угольщиков рассказала о жизни и работе на Кангаласском разрезе

Кангалассский угольный разрез к 90-м годам достиг объема добычи, превышающего 600 тысяч тонн в год, что стало возможным благодаря усилиям специалистов, обеспечивающих высокую производительность труда и эксплуатацию техники в условиях Крайнего Севера. ЯСИА обратилось к Николаю и Вере Шавриным, чтобы из первых уст узнать о том, как им работалось на одном из старейших угледобывающих предприятий Якутии.

---

— Каким было ваше первое впечатление о Кангалассах?

— Вера Шаврина: Это был 1955 год, декабрь. Стояли несколько бараков, школа и клуб – тоже бараки. В поселке своя дизельная электростанция была. Нас подселили в двухквартирный дом, где уже две семьи жили. Там у нас была отдельная комната. Мы в ней пожили полгода, а потом переехали в двухкомнатную квартиру.

— Николай Шаврин: Снабжение было отличным — лучше, чем в России. Мы жили на Дальнем Востоке, и тогда там не было такого разнообразия, как в Якутии: и мясо, и туши, и вкусные консервы. Не такие, как сейчас (смеется). Республика добывала золото, а стране оно было очень нужно. Имели связь с США – мы им золото, а они нас снабжали техникой.

— В.Ш.: Когда нас пригласили в Якутию, главным инженером Кангаласского угольного разреза работал Тарас Десяткин, а директором был Петр Хромов. Образования у него не было – ни горного, ни хозяйственного, просто деловой мужчина, самоучка. Из Алдана он привез работников и начал строительство жилых домов. У него хорошее отношение было к людям, производству: он все объекты обойдет сначала, а потом уже планерку проведет.

Николая Григорьевича назначили горным мастером Кангаласского разреза, а меня — мастером погрузки. Тут шахта в отличии от прииска Евканджинского, где мы работали, была горизонтальной. Он занимался тем, что выгружал уголь к дамбе, а я на барже принимала.

Вера Александровна Шаврина (82 года) и заслуженный горняк ЯАССР Николай Григорьевич Шаврин (88 лет) с 1953 года начали работать в Усть-майском районе на прииске треста «Джугджурзолото», с 1955 — на Кангаласском угольном разрезе. До самой пенсии работали на предприятии 

РАБОТА НА ПРИИСКЕ ТРЕСТА «ДЖУГДЖУРЗОЛОТО»

— Тем не менее, знакомство с Якутией у вас произошло двумя годами ранее, в 1953  году. Можете ли вы рассказать о том, как попали на прииск треста «Джугджурзолото» в Усть-Майском районе?

— В.Ш.: Я родилась в Амурской области, в 1953 году поступила в Горный техникум в Хабаровске, где и познакомилась с Николаем Григорьевичем (он жил в Районе имени Полины Осипенко в Хабаровском крае). Он как раз демобилизовался из армии, отслужив 6 лет. Мы учились в одной группе по ускоренной программе два с половиной года. Как только закончили учебу, по распределению попали в Якутию на прииск треста «Джугджурзолото».

— Н.Ш.: Нас направил техникум, так как в то время Министерство металлургической промышленности РСФСР нуждалось в специалистах по золоту, они искали их в угольной промышленности. Учились на угольщиков, а нас на золото!

— В.Ш.: Да, к золоту мы никакого отношения не имели, но поехали. Из Якутска до Эльдикана (поселок в Усть-Майском районе — прим. ред.) ехали на грузовой машине ЗИС-5. Я была единственной женщиной и сидела в кабине, Николай Григорьевич вместе с остальными мерз, конечно. В Эльдикане нам дали хорошую машину.

— Н.Ш.: Да, американский Студебеккер.

— В.Ш.: Там был и хороший брезент, и печка-буржуйка. Евканджинское приисковое управление находилось в поселке Аллах-Юнь, большой населенный пункт с больницей и клубом, все как положено. Нас же решили отправить на шахту участка Хатынг Юрях в 9 километрах от поселка. Все думали, «когда же поедем, скорее бы на место», а нам говорили, мол, ребята пока поживите в гостинице, мы вам домик приобретаем. И вот домик был готов, нам дали лошадку на санях – другой связи с участком не было. Когда приехали туда, я удивилась, как много стаек (где обитает домашняя живность — прим. ред.) вокруг. А мне говорят, какие стайки, тут люди живут. Подъезжаем к домику, открываем дверь – на полу ошкуренный жердняк, на потолке – жердняк, и сам домик такой. Открываем вторую дверь – стол на крестовинах, буржуйка и двуспальная кровать. На следующий день идем в контору. Николая Григорьевича ставят взамен горного мастера, а меня назначают пробным мастером и закрепляют к геологу. И вот я уже у вертикальной шахты глубиной 35 метров.

Работали в ней только грузовые отсеки. Мы полезли вместе с геологом по ступенькам вниз, техники безопасности никакой не было. Все обледеневшее, но лезешь дальше. Спустились, еще немного прошли, уже во весь рост не встать. Дальше ползком, и я думаю про себя: «Господи, дай мне вылезти отсюда! Больше не пойду».

На следующий день геолог Юрий Кутузов говорит, Вера пошли в другую шахту. Я подошла, посмотрела на нее сверху: «Не пойду». Третья шахта — тоже самое. Пошли в контору к начальнику участника, финну по национальности. Он посмотрел на меня и говорит: «Дочка, потом привыкнешь, но сначала перебори страх. Так надо». Ну, мне-то деваться некуда, полезла.

— С 1937 по 1954 годы в районе Кангаласс располагалась система лагерей ГУЛАГ, где содержались интернированные финны из Ленинградской области. Были ли у вас встречи с этими людьми?

— В.Ш.: Да, потом узнала, какой там контингент работает. Это были вольнонаемники с инженерно-техническими навыками — в основном, немцы с Поволжья, крымские татары, узбеки и политзаключенные. Мне в отряд попал министр культуры Мордовии. Знаете, я благодарна судьбе, что она меня свела с этим человеком. Он учил меня в духе «никакой этики, никакой эстетики», как с людьми разговаривать  — прежде, чем что-то сказать, подумай, чтобы никого не оскорбить и не обидеть. Многому научил. Да там все люди были нормальные, работящие – никаких пьянок, никакой ругани.

Многие считали их отбросами, но я думаю, что поучиться у них надо – не сравнить с тем, какие грубияны сейчас попадаются. Мы еще потом как-то на автовокзале встретили бурильщика, который был репрессированным, но его оправдали. Бурение было перфораторное, пыли много, и он мне говорит: «Когда ты заходила в шахту, мы даже бурить переставали». Видите, какое отношение?

ПЕРЕЕЗД В КАНГАЛАССЫ И РАБОТА НА РАЗРЕЗЕ

— А почему вы приняли решение переехать в Кангалассы?

С внуком Александром Кошуковым

— В.Ш.: Мы поехали в отпуск в 1955 году, а когда вернулись в Якутск, я в трест «Джугджурзолото» пришла и говорю, что на любой прииск готова ехать, где аэродромы есть — Ыныкчан, Юдома. Мы же были оторваны от мира на том участке в Хатынг Юрях — связь с миром у прииска и Аллах-Юни, в основном, была только зимой. Возвращаться туда не хотелось. Мне сказали, что договоры заключены по направлениям, и люди нужны здесь на Евканджинском.

И вот мы идем как-то по улице и видим вывеску – Управление топливной промышленности при Совете министров. Решили зайти, встретила нас женщина-главный инженер: «Ребята, у нас рядом поселок Кангалассы, там намечается шахта, а потом разрез. Поедете?» Мы обрадовались: «Конечно, поедем, но нас не отпустят». Она сказала, что это ее задача.

— Насколько активно в те времена шла работа на Кангаласском разрезе?

— Н.Ш.: К середине 70-х годов месячная норма по углю была 4 тысячи тонн, мы выдавали 5. Работали в 3 смены – день и ночь. Мы круглый год возили уголь на якутскую ТЭЦ. Летом же, когда навигация начиналась, отгружали его на баржи. Стране уголь нужен был. Позже, когда я работал начальником участка, уже 500 тысяч тонн угля выдавали. Я начинал с 120 рублей, потом начальником участка получал 170 рублей, а когда уходил на пенсию в 1987 уже 700 рублей было.

— В.Ш. От заезда в Кангалассы до самого разреза вся дорога была забита машинами, вот такая очередь была.

— Н.Ш.: Но потом пришел газ. Уголь сразу стал не очень востребован, добыча все уменьшалась…

— Николай Григорьевич, какие трудности испытывали горные мастера при работе с углем в шахтах?

— Н.Ш.: Самое сложное – посадка лавы. Вот должна по проекту пройти лава в семь метров, потом начинается креп – сама кровля неустойчивой была. Если кто-то пропустил крепление, пропало дело. Шесть-семь метров пройдем, потом — креп, органный креп, неустойки. Начинаешь собирать бригаду опытных людей, которые обрубают крепление. Но если ты не обрушишь, оно не даст дальше никакого угля. Мы старались делать эту работу в воскресенье, потому что если в будний день, вспомогательной силы не будет при обрушении. Закончили, провентилировали все хозяйство и дальше добывать.

— Как складывались отношения с людьми?

— В.Ш.: Как-то с Жатая шла пешком на перекресток. Машина останавливается, мужчина говорит: «садись». Отвечаю, что мне не в город. А он: «я знаю, что тебе не в город. Это нас много, ты нас не знаешь. А ты там одна, как тебя не знать» (смеется).

Запомнилось и то, что таксист, который нас с Алдана вез, пригласил к себе домой. Говорит: «Куда же я вас, ребята, дену». И нас – незнакомых людей – принял. И встретили очень радушно. Дня три у них прожили, а потом встретились со знакомыми. Удивительно, ведь я жила в маленьком разъезде Халан, но там не было такого отношения, как здесь. С людьми в целом нам повезло.

— Вера Александровна, наверняка женщине нелегко было работать на «Разрезе». Что вам запомнилось?

— В.Ш.: Да, на первой барже было такое. Я думала, что баржа зацеплена, а цепь оказывается была брошена. Я за нее дернула, упала и оказалась между дамбой и баржой – сперва было холодно, ледок еще плавал. На мне надеты лыжный костюм и сапоги резиновые. Я не кричу, барахтаюсь, думаю, что сама вылезу. А рядом рабочий, Яковлев, он увидел, закричал, меня вытащили. Потом уже говорили, что Вера купальный сезон открыла (смеется).

Когда трудилась инженером по технике безопасности на горных работах, такой случай был: водитель на погрузчике ехал с ковшом, а другой работяга на ходу решил заскочить в этот ковш. Водитель не видел и лязгнул ковшом случайно. А первым кто на место бежит? Инженер по технике безопасности. Я на эту картину посмотрела и сказала, что как только пенсию получу, так сразу с работы и уйду. Так и поступила.

ДОБРОЕ СЛОВО ЛЕЧИТ ЛУЧШЕ, ЧЕМ ЛЕКАРСТВО

— В свое время жителей Кангалассов волновало, что автобусы ходят нерегулярно, отсутствует уличное освещение, тарифы на ЖКУ увеличиваются, безработица растет. Что поменялось сейчас?

— Н.Ш.: Автобусы сейчас, как по часам ходят – последний в 10 вечера. Плохо, что в Кангалассах безработица. Половина жителей в городе работают, а дети – сами по себе. Раньше Хромов следил за тем, чтобы люди были обеспечены рабочими местами. Кроме добычи угля он организовал кирпичный завод, у нас же здесь белая глина есть. Добывали и красную. Кирпич реализовывали в северные районы. Люди были заинтересованы.

— Как можете оценить отношение к пациентам в Кангаласской районной больнице?

— В.Ш.: Обычно мы ходили в дневной стационар, а в последний раз капитально легли. О нашем лечащем враче только хорошее могу сказать. Его зовут Станислав Астраханцев. С полдесятого он прием начинает, потом поднимается в стационар. И несколько раз зайдет в палату – для каждого старика найдет доброе слово. Я отдаю ему честь, так как слово доброе порой лечит лучше, чем лекарства. И пошутит иногда: «Как не зайду в палату, то Веры Александровны нет, то Николая Григорьевича».

Там есть медсестры Анна Павловна и Галина Александровна – все реорганизации и тяжелые времена для больницы перенесли. Два раза в месяц из Якутска приезжают специалисты – неврологи, невропатологи, эндокринологи. И сейчас не надо стоять в очереди в регистратуре, как раньше – это удобно. Меньше двух лет назад ввели эту систему.

— Не хотели бы переехать к родственникам в город?

— Н.Ш.: В Нерюнгри нам дочь Галина предлагала переехать несколько лет назад. Мы с Верой Александровной с врачом разговаривали на эту тему, она сказала: «Если хотите еще пожить, то вы не едете». Я несколько раз там был – и в командировке, и у дочери. Побудешь неделю и начинаешь чувствовать себя хуже – не хватает кислорода. Да и вы знаете, сколько мне лет? Куда сейчас поедешь. У нас земля тут рядом, в 200 метрах от дома: домик есть, выращиваем помидоры, картошку.

В.Ш.: Да, четыре сотки участок. Огородом мы занимаемся. Дети помогают и приезжают часто. Внук у нас — депутат Ил Тумэна, Александр Кошуков, к нам в гости всегда заезжает, когда в заседаниях участвует.

— А на Новый год планируете куда-то ехать?

— В.Ш.: Куда мы в таком возрасте поедем.

— Вы прожили вместе 63 года, отметили бриллиантовую свадьбу. Как удалось?

— В.Ш.: Ну, наверное, дело в том, что мы начинали с трудностей, а потом уже стали уступать друг другу. Мне вот надо бы в больницу ложиться в Жатае, а я говорю, «а дед?» У меня одни показания, у него – другие. Я отказалась, ему помощь ведь нужна. Без поддержки никуда.