«Семья»: Театральный роман Иннокентия Дакаярова и Сарданы Федотовой

Говорят, браки совершаются на небесах. Судьбы народного артиста РС(Я) Иннокентия Дакаярова и его жены, художника по костюмам Саха театра, отличника культуры РС(Я) Сарданы Федотовой были связаны задолго до их рождения.

Отец Сарданы, заслуженный артист РФ Симон Федотов, увидел своего будущего зятя, когда Кеше было года четыре. Нюрбинский театр, артистом которого был Симон Петрович, гастролировал по Верхневилюйскому району, и в Далыре, где тогда жили Дакаяровы, актеров расселили по семьям.

Но артист поселился у них не случайно: в свое время маленького Симона, чей отец погиб на фронте, а мать умерла, взял на воспитание Афанасий Дакаяров (родной дядя Иннокентия). А Кешин отец, заядлый рыбак и охотник, часто брал его с собой «на уток», о чем Симон Петрович впоследствии с благодарностью вспоминал.

Иннокентий Дакаяров-старший (Кешу назвали в честь отца), руководствуясь правилом «любишь кататься – люби и саночки возить», сам делал лодки, плел верши. А его мать, Кешина бабушка Ульяна, не только шила и вышивала бисером (причем работы ее выставлялись на ВДНХ в Москве), но еще и ножи изготовляла, а специально для любимого внука сделала детский ножик, с которым он не расставался.

Отец с матерью были известными в Верхневилюйском и Горном районе людьми, лауреатами республиканских фестивалей. Мама замечательно пела: в юности ее прочили в оперные певицы, хотели даже отправить на учебу, но она отказалась. Ехать за тридевять земель, когда материально поддержать некому? Лучше остаться дома и пойти работать. Впоследствии о принятом решении она ни разу не пожалела. А отец и пел, и на баяне играл. Без Дакаяровых не обходился ни один большой концерт.

Вне сцены они тоже были, можно сказать, коллегами: оба закончили педучилища – мама в Якутске, папа в Вилюйске, потом она заведовала детским садиком, а он преподавал в начальных классах. Детей у них было четверо, Кеша – младший.

Печка, возле которой они сидят, пышет теплом, а бабушкин голос убаюкивает, и мальчик сам не замечает, как засыпает, но и во сне ощущает, как лицо ему опаляет жар, и видит в клубах дыма могучего воина в доспехах…

Кстати, олонхо исполняла не только бабушка, но и отец, который был тойуксутом. А семейные предания сохранили воспоминания о том, как после войны в Онхое – родовом гнезде Дакаяровых – поставили «Нюргуна Ботура». Так что не случайно, совсем не случайно он стал артистом.

То, что когда-нибудь он обязательно окажется на сцене, Кеша знал с детства. В школе Кюереляха, куда они переехали из Далыра, учительница якутского языка Мария Ивановна Аввакумова ставила сценки, и он участвовал в каждой.

Другой страстью было чтение: мальчик читал, забыв о нетопленой печке (растопить которую было его обязанностью), читал по ночам с фонариком под одеялом, испортив себе зрение. Потом в доме появился телевизор, и Кеша, собрав ровесников, разыгрывал с ними по ролям увиденные фильмы и спектакли.

Когда ему исполнилось семь, в семью пришла беда – погиб отец. Несчастный случай на охоте.

Закончив школу, приехал в Якутск и сразу пошел в театр. Решил попробовать – не ошибся ли с выбором? Взяли сценомашинистом, и он год работал в этом качестве, ездил на гастроли, где ему сразу же доверили роль в спектакле «Схватка»  — роль, которую играл Ефим Степанов, но гастролировали-то группами, а артист физически не в состоянии раздвоиться. Конечно, было страшновато, однако режиссер Василий Фомин, порепетировав с ним, сказал: «Пойдет». Тогда-то Кеша понял окончательно, что правильно выбрал свой путь.

На сцену Якутского драматического театра ему тоже доводилось выходить – в массовке спектакля Андрея Борисова «Ханидуо и Халерхаа», и направление в Хабаровский институт культуры ему подписал Андрей Саввич.

Поступил он легко, единственная проблема – по-русски говорить стеснялся. Даже обидно: очень начитанный, а как дело до разговора дойдет – стоп, машина. Весь первый курс промаялся, а после сдачи сессии ушел в армию, куда его, кстати, не хотели брать из-за зрения.

Кое-как прошел медкомиссию, уже было вздохнул свободно, да на месте службы начальник санчасти оказался окулистом: едва увидев солдата в очках, прямо стойку сделал – загнал в госпиталь, начал обследовать.

Но окулист в погонах все же считал, что в роте охраны очкарикам делать нечего: «Давай я тебя в хозроту направлю? Там все же полегче будет». Но Кеша уперся – никакой хозроты! И стал впоследствии «отличником-стрелком». А с начальником санчасти подружился и даже ходил к нему в гости чай пить.

С сослуживцами Иннокентий Дакаяров до сих пор поддерживает связь – при случае они всегда рады вспомнить, как охраняли самолеты, как мечтали попасть в Афган…

Ближе к выпуску за него развернулась борьба: одни хотели оставить его в Хабаровском театре пантомимы, другие тянули в Институт физкультуры – в годы учебы он увлекся модными тогда восточными единоборствами и был у тренера на хорошем счету. Но у Кеши и мысли не было остаться: четыре года учебы, два – службы, дома заждались уже.

За шесть лет отсутствия его не забыли и приняли в родном театре с распростертыми объятиями. На дворе был 1991 год, и первой главной ролью Иннокентия Дакаярова стала роль в спектакле Федота Потапова «Сватовство», где парень, которому давно пора жениться, никак не может устроить свою судьбу. Эта лирическая комедия имела успех, и в 1997-м Геннадий Багынанов снял одноименный фильм, и артист снова сыграл полюбившегося зрителям героя – на этот раз в кино. Но к тому времени он сам уже обрел свое счастье.

…Сардана выросла практически за кулисами театра, и одним из ее первых детских впечатлений был папа в белом парике и старинном камзоле. Она помнит, что это был спектакль «Недоросль», а вот кого он там играл – нет, ведь совсем маленькой была.

Став постарше, увидела «Гамлета», где Симон Федотов играл Полония, а принца датского – юный, недавно закончивший Щепкинское училище Анатолий Николаев.

Она была книжной девочкой – папа и тетя, мамина сестра Евдокия Ивановна, приохотили ее к чтению. Тетя выписывала «Иностранку», как в обиходе назывался журнал «Иностранная литература», и, например, Маркеса она впервые прочитала именно там, в 14 лет. Потом они с папой часами обсуждали прочитанное, увиденное, пережитое.

— Чтение прививает интерес к истории, в том числе и к истории костюма. Мне очень нравилась форма учениц дореволюционных гимназий, и в 14 лет я сшила себе из гипюра такой фартук, как у них.

Шить Сардану тоже научила тетя (по специальности физик), не ведая о том, что в будущем это станет ее профессией. И ведь как удачно все это сошлось, слилось воедино – любовь к шитью и любовь к театру!

— Мне посчастливилось увидеть все премьерные спектакли Андрея Саввича, а посмотреть их в подростковом возрасте – это что-то невероятное. Это образец высокого театра, и это перевернуло всю мою жизнь.

Если же говорить о папе, то это, конечно, его роли старика Органа в «Желанном береге» и Платона Ойунского в спектакле «Мной оставленные песни».

— Но самое оглушительное впечатление – это, конечно, «Кудангса». И такое впечатление он произвел не только на меня: помню, рядом сидели люди, один из которых пожаловался, что у него сейчас лопнет голова и почти бегом выбежал из зала – не выдержал мощи спектакля.

— В детстве я не очень понимала, вернее, не задумывалась над тем, как можно это выдерживать, будучи на сцене, в эпицентре всего происходящего. Я поняла это позже, уже будучи женой актера. Они же всю свою энергию посылают в зал и уходят за кулисы совершенно мокрые, потерянные, отдав, может быть, полжизни за несколько минут.

Помню, как подбежала к одному из артистов поздравить его с премьерой и чуть не заплакала – с него пот градом, глаза полны слез. У меня в руках была его одежда, и я просто молча его в нее закутала – хотелось защитить, прикрыть, укрыть, — делится Сардана Симоновна.

— Знаете, я убеждена в полубожественном происхождении актера, — признается женщина. — Обычному человеку, без божьей искры в душе, такое не под силу. Тяжело ли жить с творческим человеком? Я не знаю другой жизни.

— Помню, как мы – мама, я и мой брат Петя – ждали папу с гастролей, а они были такие долгие: уезжали зимой, возвращались, когда таял снег.

В остальное время все в нашем доме подчинялось папиному режиму. Ужинали поздно, потому что ждали его. А после обеда, когда отец ложился отдохнуть – между утренними репетициями и вечерними спектаклями он обязательно должен был немного поспать – мы ходили на цыпочках. Эта традиция поддерживается в нашем доме по сей день, потому что Кеше тоже нужно отдохнуть. Папа спал полчаса, Кеше хватает 15 минут, но тишина соблюдается неукоснительно, телефоны в это время ставим на беззвучный режим.

Уважение друг к другу – это главное. Папа ли прилег отдохнуть, ребенок ли сел учить уроки – дома должно быть тихо. И дети наши выросли такими.   

— Мы с Кешей – да не только мы, многие люди нам об этом говорят – часто замечаем в нем потрясающее сходство с дедушкой. Один раз он просто открыл холодильник, а мы лишились дара речи, сидели и молча переглядывались: как он стоит, как наклоняется, как берет что-то с полки… вылитый папа!

Глядя на Иннокентия Иннокентьевича и Сардану Симоновну, не верится, что они уже дедушка и бабушка. Но это так: старшая дочь – сама мама троих детей.

— Кого балуете? Детей, внуков? – спрашиваю я.

— Никого, — отвечает Иннокентий Иннокентьевич. – Меня и самого в детстве не баловали, хоть я и был младший.

Обязанности в семье распределены так: кто не на гастролях, тот и ведет хозяйство. В отсутствие мамы папа и суп сварит, и второе приготовит.

Однако уезжает он не только на гастроли. У мужчин Саха театра есть традиция – как только открывается сезон охоты, выезжать в лес. С пустыми руками еще никогда – спасибо Байанаю – не возвращались.

Но больше всего радости, разумеется, тогда, когда все дома. Все вместе, все рядом.